— Ох, нет, — горестно повторил Малколм. Мысль о том, что Пес смертельно ранен из-за своей верности, глубоко тронула горца. — Иди сюда, мальчик, — мягко проговорил он. Талискер заметил блеск кинжала и понял, что Малки собирается прекратить страдания Пса. Он и Йиска подошли ближе.

— Эй, мальчик, — сказал Талискер, коснувшись свалявшейся шерсти за ухом Пса. — Что с тобой, а?

— Надо было оставить его в резервации, — печально пробормотал Йиска. Ему тоже было жаль Пса.

Последовала вспышка — такая неожиданная и такая яркая, что Талискер отшатнулся назад, едва не потеряв равновесие. Свет лучился из Бразнаира, который он все еще сжимал в руке. Зеленые лучи окутали Пса, обведя его силуэт ярким свечением, которое было знакомо и Талискеру, и Малки.

Йиска тихо вскрикнул.

— Я же говорил, что он был Перевертышем! Родни предупреждал нас, а вы мне не поверили. — Он выхватил меч и вытянул его перед собой, готовый ударить, как только Пес изменит облик. Но трансформация сида всегда было неимоверно красивым, завораживающим зрелищем, и Йиска опустил оружие, потрясенно созерцая превращение.

А когда все закончилось, она стояла посреди пещеры — сидская женщина из его сна. Тоненькая, хрупкая и гибкая. Ее лицо сияло торжеством. Впрочем, едва женщина обернулась к Талискеру, как это выражение сменилось яростью. В два шага она преодолела разделявшее их расстояние и с силой ударила Дункана по лицу.

— Эй! Полегче! — воскликнул Малки.

— Та-лиис-кер! — будто выплюнула она. — Странник по мирам. Я именую тебя вором! Понимаешь ли ты, что наделал?

На щеке Талискера проступил красный след от ее маленькой ладони, и все же он не сказал ни слова в ответ на обвинение — только кивнул.

— Мисс... Я хочу сказать, леди... — Йиска попытался отвлечь на себя внимание разгневанной сиды. — Вы появлялись в моем сне...

Женщина подошла и посмотрела ему в лицо. Под испытующим взглядом золотистых кошачьих глаз Йиске сделалось не по себе, однако он попытался улыбнуться.

Сида серьезно кивнула:

— Да. Это и впрямь ты. Певец Преданий.

— Мы словно перекати-поле. — Туланн мрачно глянул на дорогу, ведущую к Руаннох Веру. — Парии, выродки — одинокие и никому не нужные. И нигде нам не обрести дом.

После событий последних дней между шоретами и феинами наступило шаткое перемирие. Ворота Руаннох Вера были раскрыты настежь, однако шоретская армия предпочла остаться на берегу озера. Люди не чувствовали себя вправе квартировать в городе, который еще несколько дней назад осаждали. Они не могли продвинуться вперед и не могли отойти назад. С другой стороны, даже если б шореты были желанными гостями, город просто не вместил бы десять тысяч человек.

Другое дело — Туланн и его свита. Сигрид был весьма и весьма доволен несчастьем, постигшим шоретов, и с известной долей ехидства предложил императору воспользоваться лучшими покоями Руаннох Вера.

Трудно было укорять старого тана за неприязнь к Туланну после того, как предводитель феинов буквально чудом избежал смерти от горящих стрел. Тем не менее Сигрид держался весьма корректно. Лишь в те моменты, когда Туланн отводил взгляд, глаза тана вспыхивали ненавистью и злорадством.

Разумеется, перемирие далось нелегко. Что бы там ни решили между собой власть имущие, шореты и феины никогда не испытывали друг к другу особой любви. А посему не обошлось без инцидентов. Через три дня после того, как начались переговоры, два десятка подвыпивших феинов пробрались в шоретский лагерь и подожгли несколько шатров. Тонкая ткань занялась мгновенно; огонь перекидывался с одной палатки на другую, пока не запылал целый ряд. Когда люди прибежали тушить огонь, завязалась драка. Феины вытащили мечи и напали на тех шоретских воинов, которые были вооружены. К тому времени, как порядок был восстановлен, а возмутители спокойствия — арестованы, четверо шоретов и двое феинов были убиты, а еще пятеро шоретских солдат погибли в огне.

Туланн впал в ярость. Сперва он хотел казнить нападавших, но Эффи и советникам удалось убедить его, что это лишь обострит отношения с Сигридом. Император лично передал арестованных феинов обратно в Руаннох Вер. Слабая холодная улыбка точно пристыла к его лицу.

— Горячие головы, — сказал он Сигриду. — Никакого значимого ущерба не нанесено.

О шоретах, погибших во время стычки, не было сказано ни слова. Сигрид улыбнулся в ответ.

— Мне жаль, Туланн. Даю слово, что эти люди будут наказаны.

«Наказаны? — подумала Эффи. — Интересно как? Сигрид отшлепает их по попкам? Дети, никогда больше так не делайте». Она мрачно смотрела вслед феинам, уезжающим по тракту в сторону Руаннох Вера. Большая политика! И тот факт, что они хладнокровно убивали людей, был замят во имя великой цели... Когда Туланн вернулся в лагерь, выражение его лица ясно дало понять, что ситуация нравится ему еще меньше, чем самой Эффи.

— Варвары! Дикари! — прорычал он, ни к кому конкретно не обращаясь. А затем приказал похоронить погибших со всеми почестями, словно замаливая вину за предательство.

На следующую ночь кто-то засыпал горящими стрелами одну из сторожевых башен Руаннох Вера. Должно быть, стреляли из лодки, выведя ее на середину озера. Впрочем, никого не поймали и никому не предъявили обвинение — тем более что Руаннох Вер почти не пострадал, лишь слегка обгорела крыша башни. Пожар быстро потушили. На этот раз дело обошлось без человеческих жертв.

Утром Эффи увидела на берегу несколько рыбачьих лодок; на дне одной из них даже остались стрелы. Туланн и пальцем не пошевелил ради расследования инцидента, и Эффи подозревала, что приказ об обстреле отдал он сам.

Так или иначе, все эти «милые шалости» вскорости утратили свое значение, ибо генерал Заррус не собирался останавливаться на достигнутом.

Эффи тщетно пыталась уснуть. Впервые за прошедшую неделю у нее вновь начались неполадки с желудком. Она казалась себе обрюзгшей и раздутой, словно огромная личинка какого-то отвратительного насекомого. Эффи знала: если она подойдет к зеркалу и заглянет в него, увиденное ей не понравится. А зеркало, как назло, располагалась прямо перед кроватью, и взгляд Эффи то и дело возвращался к нему.

Еда в лагере была отменная, и сегодня Эффи позволила себе расслабиться. Она словно притворялась кем-то другим — вовсе не Эффи Морган, вынужденной постоянно контролировать свой организм. Ей хотелось позабыть об этом, и Эффи преуспела. И вот теперь она пожинала плоды...

Со времени прихода в Сутру Эффи рвало всего три раза. Впервые она спровоцировала рвоту сама — при помощи остатков своего лекарства. Второй раз — после разговора с Туланном и затем — несколькими днями позже. Эффи ушла подальше в лес и привычно сунула пальцы в рот. Увы! Результат оказался самым плачевным. Еще несколько часов после этого желудок невыносимо болел, его то и дело скручивали спазмы. Эффи словно утратила необходимый навык и оттого почувствовала себя беспомощной и уязвимой. Туланн то и дело справлялся о ее здоровье, но девушка так и не призналась ему — просто сидела с каменным лицом и отказывалась от еды.

И вот теперь Эффи лежала, зажмурившись, хотя и понимала, что уснуть не удастся. Если она откроет глаза — невозможно будет игнорировать тошноту. Придется вставать и выходить наружу. А также заглянуть в зеркало и увидеть свою бледность и худобу. Белый червяк из ночных кошмаров! Гадкая личинка.

Повалявшись еще несколько минут, Эффи все-таки открыла глаза. Может, стоит сходить и проведать Туланна? Наверняка он еще не спит, невзирая на поздний час. Туланн неустанно делал хорошую мину и держался молодцом, но Эффи знала, что произошедшее неимоверно напугало его. Что бы там ни думали подданные, Туланн чувствовал себя ответственным за их судьбу. Теперь он наверняка сидит в своем шатре и размышляет, размышляет... Впрочем, если Эффи явится к нему в такой час, Туланн еще, чего доброго, решит, что она согласна переспать с ним. «А так ли это плохо?» — пришла ей в голову неожиданная мысль.